В деревню мы всегда выезжали вечером. Глубокой ночью поезд, на котором я и папа добирались до станции Ефимовская, прибывал на платформу, мы размещались в холодном зале ожидания на деревянных крашенных скамейках и ждали четырех утра. Собственно, ждал папа. А я в силу возраста и принадлежности к слабому полу нахально дрыхла, неудобно устроившись на вещах.
Когда туман стелился холодным белым пологом по темным, еще не освещенным солнцем полям, мы выходили из здания вокзала и направлялись к мотовозу, доставлявшему лесорубов к месту работы, а нас – к началу пешего пути через лес к деревне Радогощь, где нас ждали бабушка и дедушка.
В железном промозглом вагончике мы ехали пару часов в окружении мрачных дремлющих мужиков. Они добирали ночной сон и на разговоры никого не тянуло. Наконец, мотовоз прибывал к месту назначения и с этого момента две пары ног бодро шагали по утреннему лесу.
Солнце пробивало густую листву. Оглушительно верещали птицы, стряхивая на наши головы ледяные брызги прозрачной росы. Постепенно становилось жарко. Солнце припекало сильнее, да и идти по лесной тропе с прежним этузиазмом, преодолев первую тройку километров, уже не получалось.
Я начинала потихоньку жалостливо поднывать, намекая на необходимость привала. Папа сочувственно смотрел на мое лицо, со всей возможной артистичностью по системе Станиславского выражавшего неподдельное страдание, и обещал, что вот сейчас нам осталось совсем немножко и мы остановимся. Нужно пройти чуть-чуть и будет и родник, и скамеечка, и волшебный берестяной ковшик. Там-то мы отдохнем и перекусим заранее припасенной снедью. В нашей поклажке из съестного были припасены вареные яйца, свежие огурцы, зеленый лук, хлеб и несколько картофелин.
Немножко было совсем не немножко, но папа убалтывал меня рассказами о добром человеке, который обустроил живой родничок. Никто не знает его имени, но все благодарят и поминают хорошими словами, когда присаживаются на скамеечку и черпают воду берестяным ковшиком. Ледяная вода, бьющая из-под земли, сладкая на вкус и немножко ломит зубы.
За разговорами, перемежающимися моими тяжелыми и неподдельными в своей искренности вздохами, мы-таки доходили до родника. Надо сказать, что место действительно было волшебное. Ключ располагался в тени деревьев. Вода прозрачной струей выходила из недр земли и наполняла небольшую лужицу, на дне которой до мельчайшей крупинки был виден песок и небольшие камешки. Берестяной ковшик в силу моей неопытности черпал воду и слегка поднимал песок со дна. Поэтому приходилось ждать пока песок снова займет надлежащее положение на дне и поддевать воду уже более аккуратно и бережно…
Привал длился недолго. Мне очень хотелось ещё немножко посидеть на нагретой солнцем скамеечке и порассуждать с умным видом о берестяном ковшике и добрых людях, которые ходя-бродят по белу свету и совершают всякие добрые дела (недаром же они – добрые люди). Но как только трапеза завершилась, папа завернул в бумажный лоскуток остатки еды и скомандовал «Подъём». Пришлось натягивать сандалии, которые также отдыхали рядом со скамеечкой, и снова – в путь.
Надо сказать, что после даже столь небольшого отдыха идти было значительно легче. К тому же, по пути стали попадаться кустики черники. Папа шаг не сбавлял и пояснял, что этой самой черники мы еще наедимся досыта, а пока лучше идти, так как идти далеко, а ночевать в лесу – это дело особое и к нему нужно быть готовыми. Стало быть, мы готовы не были. Но совладать с собой не было никакой возможности, поэтому в расставленные грабельками ладошки нет-нет да и попадались (непременно с кучей листьев) ягоды. Черника давилась в руках, сок стекал по локтям, а поскольку процесс поглощения ягод не останавливался на ходу, то губы, щёки и нос были розово-синего цвета. Папа обратил внимание на моё молчаливое пыхтение (что-то давно я не задавала вопросов и, главное, что особенно удивительно – не ныла) и, глянув на чумазую, но крайне деловитую физиономию, от души рассмеялся.
Наша процессия двигалась, преодолевая метры и километры, до следующей остановки нужно было пройти еще не меньше трех часов, поэтому любое развлечение, не замедляющее движения, приветствовалось. Таким образом, в ближайшие часы было перепето значительное количество патриотических песен (почему-то бодрый шаг вызывался именно такими песнями, лирика не позволяла сохранять стойкость духа), обсуждены все возможные способы идти быстрее – например, если начать шагать с левой ноги и дойти до того большого дерева, которое маячит где-то на горизонте, или, наоборот, – сделать акцент на правую ногу, то какой вариант предпочтительнее?
Так прошло три часа и следующий привал встретил уставших путников прозрачным ручьем, на поверхности которого плясали солнечные зайчики. Но измученные дорогой даже не смогли оценить всей красоты текущей воды. Привал случился в самом прямом смысле: не успел папа расстелить в тени деревьев плащ-палатку, как мы повалились на неё без сил. Сквозь сомкнутые ресницы пробивалось солнце, горячий воздух волнами разливался над дышащей ароматами трав землей, пение птиц и шум льющейся воды уносили в туманные дали. Ноги гудели, как столбы под высоковольтным напряжением. Мы лежали, не шевелясь, ожидая, когда гудение хоть немного утихнет…